Дразнилки ночи
КАК МОЖНО В БРОНЗЕ РАССКАЗАТЬ «ПРО ЭТО»? ПОСЛЕДНЯЯ ВЫСТАВКА АРСЕНА АВЕТИСЯНА УБЕЖДАЕТ, ЧТО СРЕДСТВАМИ СОВРЕМЕННОЙ МАЛОЙ ПЛАСТИКИ МОЖНО ПЕРЕДАТЬ НАШИ ТОНЧАЙШИЕ СОСТОЯНИЯ НА ГРАНИ ПОДСОЗНАТЕЛЬНОГО И ПОЧТИ ОСЯЗАЕМОГО МИРА «ФАНТАЗИЙ».
Самое интересное в художнике – не только его сонаты и скульптуры, но и он сам. То, как он меняется от весны до весны. От выставки к выставке. Три года назад, когда мы разговаривали с ним на экспозиции «Бронзовый мир Арсена Аветисяна», прекрасно вписавшейся в «русский модерн» интерьеров Гранд-отеля «Европа», автора переполняли впечатления от встречи с Нью-Йорком. Его компактная салонная скульптура была выставлена в посольстве Армении в США, и сам Феликс Комаров (галерейщик, который «сделал» Шемякина) купил у молодого скульптора восемь работ. Праздношатающуюся пару, по виду из русской богемы – Шемякина и Аветисяна - можно было видеть в течение месяца то на шумном вернисаже, то у Метрополитен-опера, то пьющими пиво на пересечении каких-нибудь центральных авеню.
– Я прошел по Бродвею – я побывал во всем мире, - рассказывал Арсен – Какой синтез национальностей, и как это сочно и ярко проявляется в искусстве! Мне не раз доводилось бывать в Париже, Рим очень люблю. Но Нью-Йорк – это потрясение! Какая мощь архитектуры – смотришь и не веришь, что это сделал человек. На кого-то «холодный урбанизм» давит, уменьшает его внутреннее «я». А по моим ощущениям это теплый город для тех, кто «разбужен».
... И вот я снова спешу по отороченной снегом Михайловской на Площадь Искусств (Михайловскую) в изысканную Музей-квартиру Исаака Бродского, чтобы познакомиться с выставкой скульптур Аветисяна из частных коллекций под характерным для него названием «Король шутов». Его салонная скульптура разных серий уверенно продается. И как хорошо, что подобные выставки дают возможность снова увидеть уже отмеченные мной как зрителем «Меланхолию», «В поисках утраченного времени», «Мужчину» и «Женщину». Каждая новая экспозиция – толчок к тому, чтобы, вернувшись домой, достать каталоги выставок Аветисяна, полистать их и подумать о том, на каком витке спирали находится художник. Что на данном отрезке жизни занимает его воображение. И почему так захватывает нас, зрителей и ценителей, эта необычная пластика.
«Иногда, когда в Венеции наступает ночь, - поясняет каталог выставки «Игривая улыбка», – и звезды одна за другой зажигаются на черном небе, с реальности срывается блестящее покрывало надуманных иллюзий, и обнажаются первобытное дионисийское естество, хаос и неуправляемые стихии. Безудержное веселье, желания, пороки вырываются на волю, на несколько дней наступает царство гротеска и страсти. Маска скрывает твое лицо, ты окружен незнакомцами – кто эта дама в домино, она улыбается тебе, кто этот Арлекин, бесстыдно берущий тебя за руку, вы уже качаетесь на волнах, а гондольер распевает свои песни, полные неги?..»
В день карнавала ханже не место на празднике жизни, плоти и веселья. Небольшая бронзовая композиция из 30 работ (серии «Венецианские прогулки», «Либидо», «Цирк приехал») – вот тот посредник, который способен на миг сорвать завесу над многоцветной бездной карнавальной ночи. Приоткрыть дверь, ведущую из серых будней в феерию не ведающего стыда праздника раскрепощенной плоти.
Воистину, как сказал поэт, «Из всех женщин мира прекраснейшая – ночь». Весь этот мир призрачных фантазий, вожделений, роскоши и роковых страстей, рожденный из неповторимых пластических решений, изгибов, поворотов, поз – возможен лишь в мягкой бархатной неге италийской ночи. «Признание гондольера», «Шутливые танцы», «Дразнилки»: по материалу раскрыть тему ночи помогает совершенно неожиданное решение. Мерцание бронз Арсена Аветисяна сочетается с глухими тонами патинирования: черным, насыщенным зеленым и синим. Этот «патентованный» фирменный прием многократно усиливает эмоциональное воздействие на зрителя. Именно игра цвета в миниатюре «Ночь в Венеции» передает тревожное ожидание конца волшебной ночи любви, предчувствие финала праздника, а вместе с ним, возможно, и финала любви. И оттого в изысканной вертикали двух прихотливо переплетенных тел проступает нечто предопределенно трагичное. Ничто не вечно под луной – и темно-синяя женская фигурка, усыпанная звездами, того гляди выскользнет из страстных объятий и растает в предрассветном тумане. Нечто предопределенное, сакральное окутывает многие бронзовые дуэты, пребывающие «в какой-то высшей точке бытия». Может быть, в этом и заключается главная загадка автора.
Двухфигурные композиции из серии «Либидо», название которой говорит само за себя и является выражением глубоко потаенных подсознательных влечений, имеют как бы двойную условность. Постаментом для них являются маски, непременный атрибут философии жизни, «считываемой» художником как непрерывный маскарад. «И все искусство жизни сводится к тому, чтобы понять, кто перед тобой – шут в короне или король в шутовском колпаке».
Судя по серии «Цирк приехал!», Арсену приятнее всего иметь дело с клоунами и шутами как таковыми. Неожиданная пластика трюкачей, емкая и благодарная память детства делают эти работы не менее интересными и теплыми, чем венецианские экзоты. И как хорошо, что нынешние хозяева Петербургского цирка на Фонтанке решили установить одного из веселых бронзовых комедиантов прямо перед фасадом чрезвычайно популярного среди больших и маленьких петербуржцев здания.
Подобных этому признаков признания становится с годами все больше и больше. В галереях Парижа, Москвы (здесь Аветисян «приписан» к галерее Аллы Булянской), других европейских столиц выставки петербургского скульптора неименно проходят с аншлагом. И все это закономерно, ведь Арсен много и жадно работает, считая потерянным каждый час, проведенный вне мастерской.
Три года назад я застала здесь живописный раскардаш: «незавершенка», инструменты скульптора, чашка с недопитым кофе могли соседствовать на столе с каким–нибудь маленьким шедевром из бронзы. Так я впервые ощутила на ладони весомую тяжесть «Лунного мальчика», горизонтально решенной замкнутой композиции: отрок, спящий под пастушьей буркой где-то прямо на лунных горных плато родной Армении. Сегодня в отремонтированной по евростандарту мастерской нет ничего случайного, это уже типичная «студия» преуспевающего скульптора.
А было время, когда он неприкаянно кутался в пальто на колючем балтийском ветру, и в кармане лежал один только проездной... Завоевывать северную столицу можно было двумя способами. Либо долгой изнурительной работой пальцами, либо кистью на потребу. Некоторые из однокашников Арсена давно разбогатели. Легко. Из скульпторов переквалифицировались в графиков и живописцев и продают себе «картинки», потрафляя эстэтической «продвинутости» новых русских. Арсен дал себе зарок: зарабатывать себе на кусок хлеба только лепкой. Не то исхалтуришься, забудешь мастерство. А ведь талант – это и в самом деле «поручение». Свыше. Изменяя ему, изменяешь и себе самому. Соблазн велик, но Арсен заставил себя стать бронзовых дел чернорабочим. Никаких легких заработков. Тусовок, отвлекающих от главного. Только каждодневная изнурительная работа с материалом. Результат, конечно, не поддается простому суммированию вложенных сил и времени. Результат со всей очевидностью продиктован свыше.
И люди, приходящие на выставки, это чувствуют. Воспитанные на советской аскезе во всем, начиная от быта до искусства, они тем не менее практически сразу раскрываются навстречу теплому, понятному «человеку чувствующему» бронзовому миру мастера. И ничего, что по рождению он армянин, по прописке петербуржец, а его художественную концепцию отражают усы «от Сальвадора Дали».
– Знаете, в 1994-м, когда мне было особенно трудно и холодно в Питере, я прочел дневник Дали и совсем пал духом: до чего же я на него не похож!.. А потом вдруг решил, что не хочу быть непризнанным и бедным. Буду успешным, как он! Начать решил немедленно – с усов. И этот «талисман» мне помогает».
Наталья Корконосенко, журналист